Триер Л. Догвилль (2)

6
Ранняя весна. День
Появляется надпись:
«СЦЕНА, В КОТОРОЙ ТОМ ПРИДУМЫВАЕТ ПЛАН, А ГРЭЙС БЕРЕТСЯ ЗА РАБОТУ».
Том и Грэйс прогуливаются по дорожке, ведущей к дому отца Тома в направлении улицы Вязов.

Рассказчик: В тот же самый день, после полудня, Том повел Грэйс на прогулку по городу. Было воскресенье, и скромные улицы города были безлюдны.
Том ободряюще смотрит на нее. Берет за руку.
Том: Вот таков Догвилль, город, который я люблю. Здесь живет Оливия. Ее дочь калека. Они цветные, и их присутствие в Догвилле доказывает широту взглядов моего отца. Он даже не берет с них практически никакой платы за жилье.
Том показывает на дом Чака и Веры. Собака лает в будке.
Том: Моисей, собака Чака и Веры. У них семеро детей, и они ненавидят друг друга. В следующем доме живут Хенсоны. Они зарабатывают на жизнь, полируя дешевые стаканы, чтобы выдать их за дорогие. А здесь обитает Джек МакКей. Все знают, что он слеп, хотя он считает, что может скрыть этот факт, притворяясь, что он просто слишком чувствителен к лучам солнца. В старой конюшне стоит грузовик Бена. Бен пьет и раз в месяц посещает бордель, чего ужасно стыдится. Марта присматривает за молельным домом, пока не приедет новый священник, а этого никогда не случится. Там живут Мамаша Джинджер и ее сестра Глория. Они владеют дорогим магазином и наживаются на том, что почти никто никогда не выезжает из города. Бен и Оливия работают за пределами Догвилля, но все остальные остаются здесь. Когда-то ездили голосовать, но, с тех пор как ввели плату за регистрацию бюллетеней, которая приблизительно равна дневному заработку этих людей, они не испытывают потребности в демократии.
Том оставляет Грэйс у дверей магазина. Грэйс рассматривает китайские фигурки в витрине. Они безвкусны, но очень трогательны.
Том: Боюсь, что эти примитивные статуэтки скажут о жителях го¬рода больше, чем любые слова.
Звонит колокол. Том смотрит на часы.
Грэйс: Если это и есть тот город, который ты любишь, то ты вы¬брал очень странный способ выразить свою любовь. Все, что я вижу, — это прелестный городок, в самом сердце величественных гор. Город, в ко¬тором люди мечтают и видят сны, несмотря на тяжелые условия. Город, в котором мне позволили остаться, — вопреки здравому смыслу. И эти семь фигурок отнюдь не примитивны... Вот что мне нравится и что, если я не ошибаюсь, вскоре я смогу полюбить.
Грэйс бросает последний взгляд на фигурки и уходит.
Рассказчик: Назвать Догвилль прелестным городком было, по меньшей мере, оригинально. Улицы не украшены, фасады не выглядят чистыми. Люди следят за тем, что у них есть, а есть у них не так уж много. Грэйс прогуливалась с Томом по улице Вязов и восторженно смотрела на красо¬ту, которая родилась из необходимости и была так далека от лоска, прису¬щего ее собственному миру, безвозвратно покинутому. Вскоре она почув¬ствовала, что за ней наблюдают. Да, это было так, за ней следили из каждого окна. Тайком или открыто, но все жители были настороже, в этом сомнений не было.
Грэйс чувствует себя неуютно. Том замечает это.
Том: Да, они наблюдают за тобой. И если ты уже их полюбила, им потребуется время, чтобы ответить тебе тем же. Просто не вешай нос и не прячь глаза. У нас есть две недели, чтобы убедить их принять тебя.
Грэйс: Звучит так, будто мы хотим кого-то обмануть.
Том: Разве ради спасения твоей жизни не стоит пойти на обман?
Грэйс: Но я не вижу, чем могу быть им полезна...
Том: Ты способна на физический труд?
Грэйс: Да. Почему ты спрашиваешь?
Том: Здесь, в Догвилле, восемь домовладельцев. Это значит, что ты можешь ежедневно посвящать каждому час своего времена,
Грэйс: Что ты имеешь в виду?
Том: Догвилль дал тебе две недели, теперь твоя очередь предлагать...
Том берет ее за руку и ведет домой.

7
Ранняя весна. День
Появляется надпись:
«СЦЕНА, В КОТОРОЙ ГРЭЙС ПРИСТУПАЕТ К РАБОТЕ».
Догвилль полностью освещен. Город охвачен суетой. Грэйс выходит из дома Эдисонов.
Рассказчик: На следующий день в Догвилле установилась прекрасная погода. Нежные листочки на кустах крыжовника в саду Мамаши Джинджер распустились, несмотря на недоверие Тома к ее садоводческим методам. Солнце светило в этот первый весенний день, который Том избрал днем начала трудовой жизни Грэйс. Днем, в который Грэйс обойдет Догвилль и предложит его жителям себя и свои услуги.
Грузовик Бена припаркован около дома Хенсонов. Бен грузит ко¬робки со стаканами. Лиз их выносит. Когда Бен остается один, Грэйс подходит к нему.
Грэйс: Доброе утро.
Бен: Привет.
Грэйс: Прошу прощения. Я хотела бы предложить вам мою помощь... я могу что-нибудь сделать для вас?
Бен: Ну, мисс, может быть, вы установите новый двигатель в машину, двенадцатиклапанный, или карбюратор, который не будет течь... (Улыбается.) Думаю, с коробками мы сами управимся...
Грэйс: Может быть, вам требуется помощь по дому?
Бен: У меня гараж, мисс. Не дом. Я занимаюсь грузоперевозками, видите ли. Мой дом — дорога.
Бен ставит последнюю коробку в кузов, когда появляется Оливия.
Оливия: Я готова.
Бен открывает переднюю дверь. Оливия карабкается на пассажирское сиденье.
Бен: Оливия, у тебя ведь есть дом. Эта молодая леди хочет поработать у кого-нибудь дома.
Оливия (улыбаясь): Уборщица для уборщицы? Не говорите чепухи, мистер Бен!
Бен (с улыбкой садясь в машину): Мне жаль, мисс...
Бен машет рукой и ведет грузовик по Каньон-Роуд. Лиз машет ему из окна.
Рассказчик: Бен отправился в Джорджтаун со своим ежене¬дельным грузом стаканов, которые мистер Хенсон так старательно отполировал, очистив от примет дешевого производства, и которые Лиз упаковала в древесные стружки, к ее глубокому сожалению портившие ей руки, делая их красными и грубыми. В этот день, да и в другие, если это было удобно, Оливию подвозил Бен; в ином случае она ехала на велосипеде. Грэйс безнадежно оглядывала город. Она кивнула Лиз, но продолжила свой путь, поскольку, по всей видимости, в доме Хенсонов ей делать было нечего. Да и в доме Чака и Веры, как она почувствовала еще на собрании, она не име¬ла бы успеха. Грэйс показалось уместным попытать счастья в доме Джека МакКея. Посему она свернула на улочку, носившую экзотическое название Глюнен-стрит.
Грэйс останавливается у двери Джека МакКея. Она подходит и стучит. Джек открывает дверь
Рассказчик: Джек МакКей был слеп. Другого слова не подберешь. И хотя это всем было очевидно, он убедил себя в том, что может скрыть факт, который считал унизительным.
Джек МакКей: Да?
Грэйс: Доброе утро, мистер МакКей. Меня зовут...
Джек МакКей (улыбаясь): Грэйс! Вчера вы были на собрании. Я помню.
Грэйс: Я пришла предложить вам помощь, мистер МвкКей.
Джек МакКей: Это очень мило с вашей стороны. Но, боюсь, мне не нужна помощь.
Грэйс: Я готова работать у вас один час в день. Все, что может вам понадобиться...
Джек МакКей: Это очень мило, но извините! Я уверен, что дру¬гие...
Грэйс: Я думала, что в вашем положении...
Джек МакКей: И что же это за положение?
Грэйс: Ну, вы... (растерявшись) вы совсем один.
Джек МакКей (улыбаясь): Я так давно один. Все в порядке, мисс Грэйс. Не волнуйтесь.
Грэйс: Простите, мистер МакКей. Я просто подумала, что стоило вас спросить.
Джек МакКей: Я рад, что вы это сделали. (После небольшой паузы.) Сегодня чудесный свет, не так ли? Вы заметили, что деревянный шпиль на молельном доме может служить солнечными часами? В пять ча¬сов пополудни тень указывает на дверь магазина Мамаши Джинджер. Напоминая, что пришло время сделать покупки к ужину, может, так? В тот мо¬мент, когда тень укажет на букву «Р», в слове «Открыто», наступит ровно пять часов. Видите, мне не нужна помощь. У меня хватает времени даже на такие мелкие наблюдения...
Грэйс: Понятно. Ну, что ж, тогда до свидания, мистер МакКей.
Джек МакКей: До свидания, моя дорогая Грэйс.
Джек закрывает дверь и идет в гостиную.
Грэйс возвращается на улицу Вязов. Она стучит в дверь молельного дома. Марта отвечает. Они долго разговаривают, но мы находимся слишком далеко, чтобы слышать, о чем они говорят. Мы также видим Грэйс у дома Хенсонов и у дома Чака и Веры.
Рассказчик: Разговор Грэйс с Джеком МакКеем доказал один печальный факт, весьма симптоматичный для Догвилля. Только Джек выра¬зил его четко и ясно, а Марте потребовался почти целый час монолога, чтобы прийти к тому же выводу. Слова, услышанные Грэйс от миссис Хенсон и Веры, которых она навестила чуть позже, были теми же самыми, хотя и вполне дружелюбными.

8
Ранняя весна. День
Грэйс идет со стороны гор к концу улицы Вязов, прямо к магазину в центре города.
Рассказчик: Вскоре после этого Грэйс направилась к магазину Мамаши Джинджер, в настроении, которое трудно назвать хорошим. К превеликому сожалению, пяти часов еще не наступило, и она не могла разделить энтузиазм Джека МакКея по поводу положения, занимаемого в этот час тенью от шпиля молельного дома. К тому же прошло много лет с тех пор, как Мамаша Джинджер вешала на дверь табличку «Открыто», поскольку магазин был открыт всегда, и все были превосходно осведомлены на этот счет. Грэйс обнаружила, что всего на несколько шагов ее опережает Лиз Хенсон, которая, в своем ладно скроенном платье, направлялась к дверям магазина, повесив на локоть корзинку для покупок — и, судя по всему, пребывала в превосходном расположении духа.
Лиз заходит в магазин Мамаши Джинджер. Грэйс подходит к двери чуть погодя. Она на секунду останавливается, оглядывая магазин и окрестности.
Рассказчик: Грэйс не смогла бы отличить куст крыжовника от кактуса, но тщательный порядок и уважение даже к самому крохотному цвет¬ку на заднем дворе Мамаши Джинджер предстали перед ней, так же как и торжественно воткнутые в землю колышки, и цепи, отделяющие второй куст от третьего, — пусть каждый решает сам для себя, стоит ли ему переступить через эту ограду, чтобы воспользоваться печально известной тропинкой, сокращавшей дорогу к площади, откуда открывался вид на долину. Грэйс глубоко вздохнула и вошла в магазин.
Грэйс входит в магазин, где Лиз делает покупки. Она весело щебечет с сестрами, но непринужденное настроение исчезает, как только Грэйс открывает дверь.
Грэйс: Здравствуйте!
Мамаша Джинджер: Здравствуй. И я боюсь, что нам тоже не нужна помощь. Я только что предупредила об этом Тома.
Грэйс: И в этом нет вашей вины. Вряд ли кто-то смог бы с толком применить мои усилия. К сожалению, в детстве меня не учили делать что-либо своими руками. Мой отец нежно любил меня, но не подготовил к самостоятельной жизни.
Лиз растирает свои покрасневшие руки. Грэйс смотрит на нее.
Грэйс: Если вы смажете их алоэ, к утру станет легче.
Лиз: Это все стружки. Я их просто ненавижу. (Смотрит на руки Грэйс.) Но думаю, что воспользуюсь вашим советом. Ваши руки белее всех, которые мне приходилось видеть.
Лиз поднимает глаза. Грэйс следит за ее взглядом и видит, как вхо¬дит Том.
Лиз: Вот и Том, ну и везет же нам...
Том входит в магазин. Лиз кокетливо отворачивается. Он радост¬но приветствует всех.
Том: Всем привет. Лиз, Грэйс... как продвигаются дела?
Грэйс: Боюсь, что не лучшим образом. Кажется, здесь никому не нужна помощь.
Том: Очень жаль, хоть я и предполагал, что так может случиться.
Грэйс: Выходит, твой план заставить их полюбить меня в обмен на мои услуги пока ни к чему не привел.
Мамаша Джинджер: У меня тут работал кое-кто, о ком я меньше думала после его увольнения, чем до того, как его наняла.
Глория: И этот кое-кто предпочел забыть о тебе сразу после того, как уволился.
Грэйс: Они правы, Том. Невозможно обвести человека вокруг пальца, заставив его полюбить тебя. Я бы даже и представить не могла, что пойду на такое. Но я хотела бы предложить вам что-нибудь взамен. Вы идете на страшный риск, оставляя меня в городе. Я действительно хотела бы помочь. Возможно, я мало что умею, но хочу научиться.
Глория: Ну конечно, кое-кому всегда нужна помощь. У старого Джека МакКея зрение стало совсем никуда.
Грэйс: Я ходила к мистеру МакКею, и к Чаку с Верой, и к Марте, и к Хенсонам...
Грэйс садится с убитым видом.
Грэйс: Все они полагают, что помощь нужна кому-то еще, только не им самим.
Лиз: Забавно, но именно это утверждал Том. Думаю, ему есть чему радоваться.
Мамаша Джинджер: Ив самом деле. (Вызывающе.) Поэто¬му только для того, чтобы доказать его неправоту, мы могли бы принять твою помощь.
Грэйс выглядит удивленной.
Глория: Но, Джинджер, тебе же прекрасно известно, что нам действительно ни в чем не требуется помощь.
Том: Так, может, у вас найдется то, в чем помощь не требуется?
Глория: Делать то, что нам не нужно?
Грэйс: Конечно! Что-то, что делать необязательно, но было бы приятно, если бы кто-нибудь этим занялся.
Глория: И что же это может быть?
Том: Кусты крыжовника.
Мамаша Джинджер: С крыжовником все в полном порядке, спасибо за заботу.
Том: Да нет, я имел в виду те маленькие, что выросли сами, в траве.
Мамаша Джинджер: Но мы там ничего не выращиваем!
Том: Вот именно. Так что никому не повредит, если о них позаботятся. Кто знает, может, на этих кустах когда-нибудь появятся ягоды.
Глория: И то правда! Я сама об этом частенько думала.
Мамаша Джинджер серьезно изучает Грэйс.
Мамаша Джинджер: Ну что ж, девочка. Теперь твоим алебастровым ручкам предстоит прополоть дикие кусты крыжовника.
Том улыбается Грэйс. Она отвечает ему улыбкой.

9
Ранняя весна. День
Появляется надпись:
«СЦЕНА, В КОТОРОЙ ИДЕТ РЕЧЬ О ТОМ, ЧТО НЕ НУЖНО ДОГВИЛЛЮ».
Грэйс старательно работает в саду, но, похоже, она чем-то недовольна. Кажется, у нее ничего не получается. Она выглядит смущенной. Мамаша Джинджер сокрушенно качает головой и показывает, как надо. Глория, Том и Лиз наблюдают. Пара жителей выходят на дорогу, чтобы тоже посмотреть, как работает Грэйс.
Ранняя весна. День
Теперь у Грэйс лучше получается управляться с кустами. Она поднимается и утирает пот со лба. Мамаша Джинджер кивает, она выглядит довольной. Большинство жителей города собрались в саду и смотрят, как работает Грэйс. Глория выходит из дома с корзиной. Мамаша Джинджер достает из нее пирог, отламывает кусок и протягивает Грэйс. Грэйс ест пирог, и на вкус он просто восхитителен.
Рассказчик: После того как несколько кустиков дикого крыжовника сдались на милость белоснежных неумелых ручек Грэйс, недове¬рие Мамаши Джинджер и ее сестры, а также и остальных горожан к незнакомке начало исчезать вместе с сорняками. Оказалось, что у жителей Догвилля не так уж мало дел, которые не обязательно надо делать и которые они могут поручить Грэйс — разумеется, предварительно отказавшись от ее услуг, но затем сдавшись под ее напором.
Ранняя весна. Вечер
Грэйс работает в гараже Бена. Она достает скамейку и раскладыва¬ет на блюде ужин. Она выбрасывает несколько пустых бутылок. С собой она принесла салфетку, которую тут же превращает в скатерть. Сервировка вы¬глядит очень мило. Грэйс смотрит на свою работу, улыбается и уходит.
Ранняя весна. Ночь
Бен приезжает на грузовике и видит работу Грэйс. Сперва он оза¬дачен, потом садится и ест. Он чувствует себя как на небесах.
Рассказчик: Поскольку дома у Бена не было, он не мог нуж¬даться по-настоящему в хозяйственных экспериментах Грэйс, однако же позволил ей ухаживать за собой. И вскоре он начал возвращаться домой с удивительной пунктуальностью, к тому моменту, когда стол был накрыт, а помещение убрано, — несмотря на то что его работа в индустрии грузоперевозок была непредсказуемой, особенно в столь сложные времена.
Ранняя весна. Раннее утро
Грэйс помогает Джун сесть на горшок, готовит ее инвалидное кресло и постель.
Рассказчик: Оливии не нужен был помощник, который отведет Джун в туалет, пока она на работе, поскольку до того они прекрасно обходились подгузниками, изготовленными Оливией.
Ранняя весна. Вечер
Грэйс сидит, разговаривая с Джеком МакКеем.
Рассказчик: И если Джеку МакКею был нужен собеседник, он с легкостью мог выйти из дома и найти кого-нибудь в городе. Поэтому не было никакой необходимости в том, чтобы позволять Грэйс сидеть с ним в гостиной, способной вызвать клаустрофобию, у театрально задрапированной стены, и вести долгие дискуссии о расположении зданий в городах, знакомых ему понаслышке.
Ранняя весна. День
Грэйс переворачивает страницы Марте, которая перебирает клавиши молчаливого органа. Ее ноги стоят на педалях, но не двигаются.
Рассказчик: Марта позволила Грэйс переворачивать страницы нот, ведь у нее было не три руки. Марта вновь и вновь репетировала церковные гимны на тот случай, если священник все же вернется в молельный дом и ее музыкальные таланты будут востребованы, однако ни один звук не вылетал из труб органа. Она не хотела обременять священни ка проблемами износа педалей и мехов. Она знала, как дорого стоило бы поменять их. Грэйс была счастлива раствориться в этих заботах, к которым у нее дома могли бы отнестись с презрением, как к маловажным и тривиаль¬ным, или даже глупым. Ее руки уже не были такими белоснежными, а ее по¬знания в различных областях — поверхностными, и теперь она проводила в каждом доме гораздо больше часа, и жители города были только рады. Ведь они не просто принимали ее помощь: они помогали ей учиться, приобретать навыки, необходимые каждому человеку для того, чтобы выжить в этом мире.
Ранняя весна. Ночь
Билл задумчиво разглядывает шашки, разбросанные по доске. Качает головой. Он озадачен. Входит Грэйс. Он убирает доску и начинает читать. Выходит Лиз и показывает Грэйс свои руки, которые теперь вы¬глядят гораздо лучше. Грэйс случайно видит, как Билл отчаянно пытается разобраться в книгах. Грэйс наклоняется и берет в руки карандаш. Она что-то пишет на бумаге. Он с сомнением смотрит, пока не понимает, что перед ним правильный ответ. Похоже, Грэйс произвела на него впечатление. Она улыбается и показывает ему еще раз. Его мать с удовольствием смотрит, как он пытается повторить то же самостоятельно.
Рассказчик: Самым большим достижением последних дней стало то, что Лиз, превратившаяся почти в подругу после того, как ее руки перестали воспаляться и болеть, привела Грэйс к себе домой, где та смогла использовать свои способности, чтобы помочь Биллу с учебой, да так успешно, что его успеваемость заметно повысилась. Но Чак все еще не попался на крючок, как выразился Том.

10
Ранняя весна. Ночь
Появляется надпись:
«СЦЕНА, В КОТОРОЙ ТОМ И ГРЭЙС ПРЕДОСТАВЛЕНЫ ДРУГ ДРУГУ».
Том и Грэйс сидят в доме Тома. Том Старший клюет носом. Грэйс щупает его пульс и аккуратно опускает его голову на подушку. Она закрывает коробочку с таблетками и относит ее в шкафчик с лекарствами. Ви¬дит там банку, наполненную долларовыми купюрами. Грэйс улыбается и качает головой. Том тоже улыбается. Они беседуют.
Грэйс: Не попал на крючок? Иногда ты бываешь таким высоко¬мерным, Том Эдисон! Гордыня — худший из грехов!
Том: Ты знаешь, о чем я.
Грэйс: Поверь, я наслаждаюсь каждой минутой. То, что я сделала за последние несколько дней здесь, — самые важные поступки за всю мою жизнь. Каждый день я узнаю что-то новое. О настоящих вещах. И когда я в конце дня ощущаю вкус пирога Джинджер и Глории с его таинственным ароматом корицы, я чувствую, что не могла бы быть более счастливой. Для меня это значит гораздо больше, чем драгоценные камни и красивая одежда, которыми я обладала в прежней жизни.
Том: Расскажи мне о них, об одежде и о драгоценных камнях.
Грэйс: Я уже говорила тебе, Том, что не собираюсь рассказывать о своей прежней жизни. Я могу сказать что-нибудь, что навлечет на тебя опасность, если гангстеры снова появятся. И если другие могут принять меня такой, какая я есть, то сможешь и ты.
Том (с улыбкой): Ты права. Я знаю все, что мне нужно. Просто сидеть и смотреть на тебя уже достаточно.
Грэйс: Ну и ну, Томас Эдисон! Кажется, это комплимент!
Том встает раздраженный и смущенный.
Грэйс: И может быть этого было бы достаточно, чтобы завоевать Лиз. Один комплимент. Не пытайся отрицать! Ты не такой холодный теоретик, каким хотел бы казаться, когда дело касается ее.
Том: Если позволишь, вернемся к нашим баранам, к тебе и к Чаку. Если повезет, сработает троянский конь, которого я для него подготовил. Мы могли бы подобраться к нему через Веру. Дай-ка я загляну в письменный стол...
Он встает и достает из ящика брошюру.
Том: Завтра в Джорджтауне состоится лекция. Этот профессор, перед которым преклоняется Вера, выступает с лекциями ежегодно. По¬нимаешь ли, такая высоколобая заумь, — ну, на самом деле не настолько заумная, чтобы нельзя было разъезжать с лекциями по провинции, — но, мне кажется, Вера пойдет на все ради того, чтобы снова поехать. Вера доверит своим старшим дочкам ямбы и пентаметры, но не младенца, даже если она выходит из дому всего на час. Я уже договорился с ней, что завтра после полудня ты посидишь с Ахиллом. Если повезет, я перехвачу ее на обратном пути, и Чак придет домой раньше. Все, что требуется от тебя, — с толком использовать время, которое у тебя будет.
Грэйс: Я с удовольствием посижу с Ахиллом, если Вера мне позволит. Что до остального... Чак хочет избавиться от меня, и, с моей точки зрения, он в своем праве.
Том улыбается ей, видя, что она злится.
Рассказчик: Том был в самом деле очарован этим необыкно¬венным созданием. Она идеально подходила для осуществления его просветительской миссии в Догвилле — как перчатка руке. И даже если ему не удастся убедить город позволить ей остаться, это само по себе великолепно проиллюстрирует его идеи и поднимет Тома в собственных глазах. Она была красива и человечна и обнаруживала эти качества в столь приятной и естественной манере, что Тому с трудом удавалось сохранять обычный цинизм. И к тому же дисбаланса, который всегда ощущался в его отношениях с Лиз, здесь не было: Грэйс будто сорвалась в пропасть, уцепившись своими белоснежными руками за чахлый кустик черники, а он был тем человеком, который вернул ее на истинную тропу, и эта заслуга уравновесила ее красоту и его влечение к ней. Он ощущал себя всесильным, и это чувство медленно перерождалось в любовь.

11
Ранняя весна. День
Появляется надпись:
«СЦЕНА, В КОТОРОЙ ГРЭЙС ПРИСМАТРИВАЕТ ЗА ДЕТЬМИ».
Рассказчик: Когда Грэйс пришла, Вера быстро завершила урок. И она, и ее дети смотрели на Грэйс с благодарностью. Даже канарейка в клетке, по всей видимости, была с ними согласна.
Вера завершает урок, который давала детям. На доске мелом написано слово «eros», обведенное несколькими кругами, а отходящие от него стрелки указывают на слово «psyche».
Воображаемая Канарейка (Афродита) в воображаемой клетке громко поет. Грэйс смотрит на Веру и детей.
Вера: Вот и все на сегодня, дети. Успокойся же ты, Афродита!
Дети бегут играть. Вера тревожно смотрит на колыбель.
Вера: Он действительно слаб и плачет много, точно как Джейсон... но у Джейсона животик болел. Многие из моих детей такие слабенькие...
Она умолкает. С надеждой смотрит на Грэйс.
Грэйс: Я справлюсь, Вера. У тебя хорошие дети. Я видела, как они играют. Девочки поют, когда прыгают через скакалку, и если бы я умела прыгать, я бы пела вместе с ними. И хотя Джейсон задирает девочек, в нем нет злобы. Он для тебя — зеница ока, и я понимаю почему.
Вера хлопает глазами, она тронута. Она закрепляет пучок двумя желтыми птичьими перьями.
Вера: Не говори о детях столько хорошего. Мне так легко заплакать — и от горя, и от радости. Да, у меня хорошие дети! Я люблю их и думаю, что отец иногда с ними слишком строг. Мы должны потратить мно¬го времени и сил, чтобы вложить в них что-то хорошее. Зачем нам крыша над головой, зачем нам руки, ноги и сердца, если не для того, чтобы заботиться о наших детях?
Она всхлипывает и смотрит в зеркало, чтобы поправить перья.
Вера (улыбается): Эти перья потеряла Афродита.
Грэйс: Ты называешь тех, кого любишь, чудесными именами.
Приезжает Бен на грузовике. Он входит.
Бен: Ну что, Вера, поехали?
Вера: Я готова.
Вера идет надеть пальто. Бен поворачивается к Грэйс.
Бен: Спасибо за карту. Я бы точно забыл ее. Как ты узнала, что я так далеко собрался?
Грэйс: В последний раз я заметила у двери термос и рядом с ним карту. Когда я увидела, что термос ты взял, а карту — нет, то подумала...
Бен: Ты хорошая девушка, Грэйс. Такая же, как мисс Лаура.
Грэйс: Мисс Лаура?
Бен опускает глаза.
Вера: Ты опять проговорился, Бен. (Обращаясь к Грэйс.) Думаю, что Овидий назвал бы мисс Лауру Менадой.
Бен виновато смотрит на Грэйс.
Грэйс: Бен, тут нечего стыдиться. У каждого из нас есть право жить своей жизнью. Думаю, что эти дома и дамы, работающие в них, приносят много радости мужчинам...
Бен: Гордиться здесь нечем, в самом деле нечем...
Бен и Вера выходят и уезжают. Грэйс смотрит им вслед. Она кладет ребенка в колыбель и молча качает ее.
Рассказчик: Вера, поручившая своих детей заботам Грэйс, обнаружила нечто большее, чем обычную бесхитростность, свойственную жителям Догвилля, и уже завоеванное ею доверие. То, насколько сильно Вера любила своих детей, могло испугать. И факт, что они никогда не ложились спать голодными, не был связан с финансовым положением семьи, которое было удручающим, а только с тем, что взгляд Веры на окружающий мир не допускал другой возможности.
Входит Джейсон. Он стругает палку ножом. Он смотрит на Грэйс.
Джейсон: Я знаю, что ты здесь делаешь.
Грэйс: Правда?
Джейсон: Ты хочешь понравиться людям, чтобы тебе не пришлось уходить.
Грэйс: Ты хороший мальчик. Мне нравится Догвилль. Это чудесное место. Хочешь, я тебе почитаю? Вижу, у тебя есть «Одиссея». Я почи¬таю тебе о Циклопе.
Джейсон: Ты очень красивая.
Грэйс: Спасибо, Джейсон.
Джейсон: Если ты хочешь понравиться маме и остаться, тебе достаточно быть доброй ко мне. Обещаю сказать маме, что все было хорошо. Для этого тебе не обязательно мне читать. Мне не нравится Циклоп. Два глаза красивее одного, особенно твои...
Джейсон зачарованно смотрит на нее.
Грэйс: Ну что ж, тогда давай немного приведем дом в порядок. Поможешь?
Джейсон: Мама говорит, что я не должен работать руками. Только головой.
Грэйс: А если я попрошу?
Джейсон: Ладно!
Грэйс: Я расскажу тебе о Цирцее, пока мы работаем. У нее было два глаза. Или, может быть, об Афродите.
Грэйс и Джейсон принимаются за уборку. У них прекрасное настроение.

12
Ранняя весна. Вечер
Чуть позже тем же днем. Все дети смотрят на Грэйс, стоящую у доски. Им весело. На доске написано несколько греческих слов. Диана выглядывает в окно.
Диана: А вот и папа!
Дети замолкают. Чак входит, он несет инструменты. Останавливается, увидев Грэйс. Воцаряется мертвая тишина. Грэйс собирается с духом и продолжает урок. Чак смотрит на нее с негодованием.
Грэйс: «Kalos» по-гречески значит «красота».
Чак: Что ты здесь делаешь? Разве мы не говорили, что нам не нужна твоя помощь?
Джейсон: Мама попросила ее присмотреть за мной и Ахиллом, и мы...
Чак: Молчать! Пошли вон! Вы все, живо! Ты тоже, Джейсон!
Они выходят. Чак смотрит на Грэйс в упор. Затем на доску.
Чак: Та же ерунда! Уж в античности-то они разбираются лучше некуда, не сомневайся. (Переводит взгляд на Грэйс.) Ну и как, обвели вокруг пальца?
Грэйс: Я никого не пытаюсь обмануть!
Чак: Я имею в виду Догвилль! Удалось ему вас обмануть?
Грэйс: Мне казалось, что вы подозреваете меня — будто я хочу одурачить Догвилль, чтобы использовать общину и ее жителей в каких-нибудь ужасных целях.
Чак: Хотел бы я, чтоб было так. Этот город прогнил насквозь, и я не стану скучать по нему, если завтра он провалится сквозь землю. Я не вижу в нем ничего привлекательного, в отличие от вас. Признайтесь, вы влюбились в Догвилль. (Сгорькой иронией.) В провинции много времени не нужно, чтобы открыть свое сердце, но, раз открывшись, сердце навеки принадлежит этим местам. Воздух, горы, деревья, «простые люди»... и если все это до сих пор не запудрило вам мозги, то это сделала корица! Чертова корица в этих пирогах с крыжовником. В Догвилле есть все, о чем вы меч¬тали в большом городе.
Грэйс: Вы хуже Тома. Да, все это я нашла в Догвилле. Но откуда вы знаете, о чем я мечтала?
Чак: Потому что я был так же глуп, когда пришел сюда. Как иначе, по-вашему, я мог застрять в этой хижине на краю земли?
Грэйс: Теперь я поняла. Вы сами из города.
Чак: Это было давно. Но я понял, что люди везде одинаковые. Жадные, как звери. В маленьких городках им просто меньше везет, но тем они голоднее, а жадности в них не меньше, чем в городских. В точности как собаки: если вы дадите им достаточно еды, они будут жрать, пока у них не лопнут животы.
Грэйс: Вот почему вы хотите избавиться от меня... Для вас невы¬носима память о том, чем были вы сами, когда появились здесь.
Чак спокойно сносит этот выпад. В этот момент к дому подходит Вера. Она прощается с Томом, с которым беседовала. Том выглядит так, будто хотел продолжить разговор. Входит Вера. К Чаку возвращается его обычный хмурый вид. Он смотрит на Грэйс со злостью.
Чак: В последний раз говорю вам — уходите из моего дома. Вы не нравитесь Моисею и мне тоже. У детей и так ум за разум зашел от материнских уроков. Вы не нужны ни нам здесь, ни кому-либо еще в этом горо¬де. Вот как.

13
Ранняя весна. Закат
Появляется надпись:
«СЦЕНА, В КОТОРОЙ ГРЭЙС ПРИХОДИТ К ДЖЕКУ МАККЕЮ».
С высоты птичьего полета мы видим, как Грэйс сидит у Джека МакКея, который продолжает говорить о свете и его эффектах, извлекая по¬дробности из глубин своей памяти.
Рассказчик: Две недели пролетели слишком быстро. Грэйс была довольна собой. Все, что она могла сказать, это то, что полюбила всех, не исключая тех, кто принял ее с недоверием. Ей казалось, что за это время не позволила себе ни одной фальшивой ноты, — к такому выводу она пришла по здравом размышлении. Даже невзирая на то, что, по словам Тома, сим¬патию некоторых обитателей города Грэйс не удалось завоевать даже на¬половину. Она понимала жителей Догвилля и была готова встать на их сто¬рону. Она показала городу свое лицо, свое истинное лицо. Она прошла долгий путь, чтобы решиться на это, хотя, конечно, многое ей пришлось оставить при себе. Но только потому, что воспоминания были слишком болезненны, а ранить кого-нибудь — последнее, что хотела сделать Грэйс. Однако этим вечером, слушая Джека МакКея, Грэйс находилась в смятенном состоянии. Укрывают ли ее из любви или из страха? Были ли тому причиной смятение духа и волнение за свое будущее, но в результате обходительная Грэйс позволила себе сомнительную провокацию.
Джек МакКей: Итак, вы согласны с тем, что витражи в соборе Святой Бригитты не оправдали ваших ожиданий, когда вы увидели их в первый раз? Думаю, дело здесь не только в неверном расположении собора. Возможно, причиной тому несоответствие света в Лос-Анджелесе и подбора стекол в окнах — помнится, я пришел к такому выводу...
Грэйс выдерживает паузу.
Грэйс: Думаю, мы достаточно долго говорили о том, какими вещи видятся нам в воспоминаниях. Почему бы не поговорить о том, какими мы видим их сейчас?
Джек МакКей: О чем вы, моя дорогая?
Грэйс: Я хотела сказать, что мы можем толковать хоть целую веч¬ность о том, каким нам запомнился свет в Санкен-Гарден. Не исключено, что, употребляя одни и те же слова, мы имеем в виду разные вещи. Давайте попробуем поговорить о том, что мы видим прямо сейчас и это сразу по-может нам лучше понять друг друга.
Джек МакКей чувствует себя не в своей тарелке.
Джек МакКей: Говорю вам, здесь не на что смотреть. Жалкий городишко, этот Догвилль. Ничего интересного в нем не найдешь.
Грэйс: Хорошо, но что вы скажете об этом виде!
Джек МакКей: Вид? Я никуда не выхожу. Вы же знаете, что моя кожа не переносит солнца...
Грэйс: Послушайте, вчера я гуляла в яблоневом саду Чака. Если вы подниметесь на обрыв, то сможете увидеть гараж Бена и свой дом со стороны ущелья.
Джек МакКей (неуверенно): Вы не могли бы.
Грэйс: Мне всегда было интересно, зачем вы так задрапировали стену? (Показывая на стену, скрывающую ущелье.) А потом я вдруг поняла, для чего вы это сделали. За драпировками скрывается огромное окно, ко¬торое выходит прямо на пропасть. Это не просто драпировка, это шторы! Я уверена, что, если поднять их, нашим глазам откроется прекрасный вид, о котором мы сможем поговорить.
Джек МакКей замер, у него нет слов.
Грэйс: Вы не возражаете, если я подниму шторы, мистер МакКей?
Джек МакКей: Э-э-э, нет, конечно же нет.
Грэйс встает и открывает шторы.
Рассказчик: В ту минуту, когда Грэйс подняла тяжелые шторы, и поток света хлынул в полутемную комнату, она почувствовала, что почти напугана собственной инициативой. Потому что вид, открывшийся ее гла¬зам, был не просто великолепен. Огромное окно располагалось так, что сквозь него можно было узреть саму сущность романтического пейзажа. Ни одно место в городе не давало возможности увидеть леса и горы таки¬ми. Ни с одной точки не открывался такой живописный и даже драматичный вид на пастбища, отступавшие под напором отвесных голых скал. Только из этого окна зеленый цвет, преобладавший в пейзаже, открывался во всем богатстве. Деревья на переднем плане были будто нарисованы кистью художника, и казалось, что контуры лесного массива вдали возникли по чьей-то причуде, а тревожно-задумчивые скалы, завершающие волшебную пано¬раму на заднем фоне, были будто высечены богами с Олимпа Веры! Грэйс стало стыдно за свою наглость. Как тяжело не видеть это великолепие!
Грэйс опускает глаза. Джек просто сидит, кивая.
Джек МакКей: А вас не обманешь, Грэйс. Я уверен, вы давно заметили, что эти шторы не слишком хороши, и пришли к заключению, что это оттого, что ими не так уж часто пользуются.
Грэйс: Простите меня. Не знаю, зачем мне понадобились ваши шторы.
Джек МакКей: Да бросьте! Вы правы! Вид действительно хо¬роший, даже чарующий, а этот свет... Давайте, задавайте свои вопросы, и покончим с этим раз и навсегда. Почему человек, страстно любящий свет, закрывает окно шторами? Или нам необходимо пройти через унизительную беседу, во время которой вы будете вынуждать меня посчитать сосны на склонах, — и я, разумеется, скажу вам, что их двадцать, хотя любой другой не увидел бы больше пяти, — и таким ловким образом вы выведете меня на чистую воду?
Грэйс: Мне ужасно жаль, мистер МакКей. Я не имею права так вмешиваться в вашу жизнь. Не знаю, что на меня нашло...
Джек МакКей: Да, я слеп, мисс Грэйс! Теперь вы счастливы? У меня не просто плохое зрение, я не близорук, я слеп! А сейчас оставьте меня, пожалуйста, я хочу побыть один. И не трогайте шторы. Для меня больше не имеет значения, открыты они или задернуты. Я повесил их для того, чтобы ни один лучик света, который я еще мог различить, не проник в эту комнату, раз уж все цвета и краски жизни покинули меня навсегда.
Грэйс: Мне так стыдно...
Грэйс собирается уходить. Она действительно расстроена тем, что натворила. Она делает несколько шагов, затем оборачивается и бросает последний взгляд на комнату. Смотрит в окно.
Грэйс: Я понимаю, почему вы повесили шторы, правда. Последний луч... он только что исчез. Теперь эти цвета невозможно описать...
Джек МакКей сидит, кивая головой. Он печально улыбается. Грэйс с нежностью смотрит на него.
Джек МакКей: В Швейцарии это называется «альпенглюнен». Это свет, который отражается от высоких пиков после того, как солнце скрывается за горами. Поэтому я и назвал так свою улочку. Впервые я увидел этот свет тридцать лет назад. Я выбрал это место и сам вставил окно. Оно выходит на восток, но не для того, чтобы наблюдать рассвет, как мно¬гие могли бы подумать, нет, он слишком бледен! Оно предназначалось для последнего луча. А теперь и он исчез.
Грэйс: Нет, не исчез. Он все еще там, даже если вы не можете его видеть. Неужели одна только мысль об этом не ободряет вас?
Джек МакКей: Все кончено... Грэйс, и не вернется обратно...
Грэйс: Он все еще там, говорю вам. Он такой же чудесный, каким вы его запомнили. Мягкий свет сосен, тени западных пиков, падающие на горы...
Джек МакКей: Прошу вас не надо...
Грэйс: Но это ваш вид, и он все еще выглядит по-прежнему. Теперь пики стали абсолютно красными. Сосны вдалеке такие же темные, как скалы. Небольшой водопад будто замерз. Теперь всю долину заволокло тенью. Все это принадлежит вам, потому что вы первым нашли этот вид.
Джек МакКей тихо плачет, обхватив голову руками. Грэйс смотрит на него и затем тихо выходит.

14
Ранняя весна. День
Появляется надпись:
«СЦЕНА, В КОТОРОЙ ЖИТЕЛИ ДОГВИЛЛЯ СНОВА СОЗЫВАЮТ СОБРАНИЕ».
Все сходятся на собрание в молельный дом.
Рассказчик: По молчаливому согласию жители Догвилля шли на собрание в молельный дом спустя две недели после появления прекрасной беглянки в их городе. Грэйс стояла рядом с Томом и смотрела, как они собираются. Грэйс была спокойна, в глубине души она уже давно знала, что сегодня в последний раз видит эти лица, ставшие такими знакомыми. Против нее было, по меньшей мере, два голоса — при том, что для решения ее судьбы хватило бы и одного-единственного.
Том: Милости просим, добрые жители Догвйлля. Две недели про¬шли, наступило время объявить ваш вердикт.
Миссис Хенсон (глядя на Грэйс): Разве она должна быть здесь, пока мы обсуждаем?
Том: Когда Грэйс появилась в нашем городе, она даже не пыталась скрыть от нас свою беспомощность, несмотря на опасность. Для нас нет опасности в том, чтобы быть такими же открытыми и сказать ей в лицо, что мы изгоняем ее.
Грэйс: Конечно же, я не буду присутствовать при вашем разговоре. Вы совершенно правы, миссис Хенсон. Люди должны иметь возмож¬ность честно высказать свое мнение, не заботясь о вежливости. Прежде чем я покину вас, я хотела бы сказать кое-что, поскольку другой возмож¬ности мне может и не представиться. Город позволил мне остаться, ничего не зная обо мне и несмотря на опасность. Вы уважали мое нежелание рас¬сказывать о прошлом, признав, что не оно, а я сама имею первостепенное значение. Мир, которому я принадлежу, никогда не мог бы стать настолько щедрым. Я просто хочу, чтобы вы знали о том, какое огромное уважение и восхищение вы у меня вызываете, и не важно, чем закончится сегодня ваше обсуждение.
Грэйс обводит взглядом помещение. Затем идет к двери.
Грэйс: Прощай, Том, я подожду в шахте. Если голосование покажет, что я должна покинуть город, я двинусь в путь по горной тропе, пока еще светло. А сейчас я пойду домой и переоденусь в свою одежду. Она в узле, под твоим письменным столом. Рубашка, фартук и другие мелочи, которые были мне нужны для работы, — отдай их хозяевам. Никто не обязан смотреть, как я оставляю город. Просто позвоните в колокол. Марта, и я все пойму. Нет, сделайте одолжение, отмечайте ударом колокола каждый голос, отданный за то, чтобы я осталась. Этот звук будет сопровождать меня в пути. Если я не насчитаю пятнадцати ударов, поверьте, я не буду в обиде. За эти две недели я очень полюбила Догвилль и буду молиться о том, чтобы для города настали лучшие времена, и вам становилось легче с каждым шагом, который я сделаю на пути в горы.
Том хочет что-то сказать, но отец опережает его.
Том Старший: Хорошо, Грэйс. Мы сделаем, как ты просишь. Я знаю, что Том очень волнуется за исход твоего дела, но свое время он уже использовал. Мы с его точкой зрения познакомились. Мы ее уважаем. А теперь он должен оказать уважение нам.
Том серьезно кивает отцу.
Том Старший: Давайте выслушаем тех, кому есть, что добавить к сказанному, а затем приступим к голосованию. Если мы будем двигаться с севера на юг, то Бен станет первым, кто сможет ответить «да» или «нет» на вопрос о том, позволим ли мы остаться Грэйс. Чак и Вера выступят последними. Спасибо, Грэйс. А теперь ступай.
Грэйс уходит. Она не оглядывается на молельный дом, где проходит собрание. Она идет в дом Эдисонов и достает из-под стола узел с вещами. Садится и несколько секунд смотрит на него. Вздыхает. Затем включает радио. Она слушает приятную песню, которая едва слышно звучит из приемника. Затем снимает фартук и другие вещи, кладет их на стол. Она проделывает это очень медленно и тщательно, как во сне. Затем развязывает узел. Она удивленно извлекает содержимое и разглядывает.
Рассказчик: Грэйс достала узел из-под письменного стола. Ее руки будто держали что-то незнакомое. Ее одежда не могла быть настолько тяжелой. Она развязала узел и достала свернутый лист бумаги. Это была карта — карта, нарисованная Томом. Он знал, где хранится ее одежда, и положил карту в вещи. На карте была обозначена тропинка, ведущая сквозь горы. Все опасные места были отмечены маленькими смешными рисунками. Глядя на них, Грэйс улыбнулась. Она снова посмотрела на узел. В нем лежал каравай хлеба. Его определенно испекла Вера, только она умела делать такие караваи, но и это было не все. Нескольким людям пришла в голову та же идея. Они положили ей в узел подарки. В нем лежал любимый перочинный нож Джейсона, начищенный до блеска. Кусок пирога от Мамаши Джинджер и Глории. Какая-то одежда, спички, желтые перья Афродиты, которыми Вера закалывала волосы, и сборник гимнов от Марты. Грэйс с улыбкой открыла страницу 288, — этот гимн с трудом удавался Марте, поскольку ее пальцы были слишком коротки, чтобы взять октаву, и этого не могла исправить ни одна репетиция. Между страницами лежала аккуратно свернутая долларовая купюра. Одной Марте набрать такую сумму было не под силу. У Грэйс определенно появились друзья в Догвилле. В этом не было сомнений. И неважно, было ли их много или мало. Грэйс обнажила свою сущность перед городом и была счастлива, что поступила так — ведь в ответ она получила великий дар: друзей.
Грэйс сворачивает вещи, она глубоко тронута. Выключает радио и выходит из дома. Она с улыбкой проходит мимо лающей собаки. Она входит в шахту, хрупкая, с узлом в руках. Она готовится сделать первый шаг в неведомый мир.
Рассказчик: Ни один гангстер не мог лишить ее этой встречи с городом, сколько бы пистолетов он на нее ни направил. Теперь жители Догвилля могут изгнать ее. И пусть звонит колокол, даже если ударов будет мало, гораздо меньше пятнадцати. Она знала, что что-то значит для города и что ее пребывание в нем было важным для его жителей. Возможно, не так уж и много, но ей удалось оставить в городе свой след. Первый за всю ее недолгую жизнь, которым она могла гордиться.
Грэйс выглядит более решительной. Она выпрямляет спину. Улыбается, погруженная в мечты. Раздается удар колокола. Она смотрит на молельный дом. Колокол звонит второй раз. Удары раздаются с регулярными интервалами. Грэйс все больше воодушевляется. Она загибает пальцы.
Грэйс: ...одиннадцать... двенадцать... тринадцать... четырна¬дцать...
Рассказчик: Грэйс загибала пальцы: одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, значит, МакКей все же проголосовал за нее. А если так, то почему бы этого не сделать и Чаку?
Грэйс дрожит. Она с надеждой вслушивается. Но колокол молчит. Спустя несколько секунд она кивает головой. Она почти смогла. Она улыбается себе. Берет узел и идет к тропинке. В последний раз оборачивается и смотрит на Догвилль, прежде чем пуститься в путь. Покидая улицу, она слышит пятнадцатый удар. Грэйс оборачивается. Она не в силах поверить. Она садится на землю. Том быстро шагает по улице Вязов. Он улыбается Грэйс, которая смотрит на него.
Грэйс: Все? Все пятнадцать?
Том: Все!
Грэйс: И МакКей, и Чак. Я бы никогда не подумала...
Том: Думаю, они привязались к тебе.
Грэйс обнимает Тома.

Начало Продолжение